Малая родина большого поэта Сергея Плотова

Новогодние праздники – идеальное время для погружения в воспоминания. Конечно же, самые тёплые! Актёр, сценарист и поэт Сергей Плотов вместе с «Трамплином» вспоминает родную окраину и места студенческой юности.

 

– Сергей, с чего началась твоя родина?

– Строчка-то из песни, правильно? А песня – из кинофильма «Щит и меч». Это был конец 60-х гг., я был, наверное, в 1-м или во 2-м классе. Смотрел это кино по телевизору, и очень оно мне «зашло»: и Иоганн Вайс, и Вилли Шварцкопф, и эта песня. Я помню, как шёл от дома к школе № 94, гулял и напевал «С чего начинается Родина». Слова я выучил сразу: для меня это легко, тем более что песню крутили везде. Наверное, так пришло понимание, что такое Родина. До этого я специально, что вот это – двор, а вот это – Родина, а вот это – двор в Родине...

 

– Не разделял?

– Да. У меня есть стихотворение, которое завершается строками: «А улица, двор и дивные книги до потолка – // Это и есть моя Родина. // Только это. // Более – ничего». Это, конечно, про Нефтяники. Тогда это был центр мира для меня и центр Родины – и, наверное, до подросткового возраста, когда я понял, что за пределами Нефтяников тоже много интересного. Это сейчас я понимаю, что самое точное описание этого места – «окраина». А тогда для меня это был центр. Уже потом я прочитал эссе Бродского «От окраины к центру».

 

– Расскажи о знаковых местах на твоей окраине.

– Конечно, двор! Даже сборник я назвал «Проспект Мира, 47», потому что понял, что эту хрущёвку, этот дом, никто не сможет – да и не захочет – увековечить. А я и хочу, и могу – и назвал так сборник. Это и двор, и «коробка», которую зимой кипятком заливал дядя Витя, чтобы мы катались на коньках и играли в хоккей. Летом там был футбол. Там собирались все. Были и лавочки с гитарой («Едут трое ковбоев» и весь набор, естественно, «восьмёрочкой»), и доминошный стол у мужиков. А недалеко был детский садик, где в беседках днём собиралась детвора, а вечерами – алкаши. В общем, весь набор. Там же я впервые поехал на велосипеде...

 

– Какой был велосипед?

– «Школьник». Через этот двор я шёл в школу, через него же проходил, спускаясь к Иртышу. Тогда это были довольно дикие места, не было никакого парка: холмы какие-то, халабудки, картофельные поля…

 

Во дворе школы. На заднем плане виден Советский парк, 1977. Фото из архива Сергея Плотова. 

 

Можно было кататься на льдинах по Иртышу! А на том берегу вообще... Я помню, что там паслись лошади! Это были какие-то дикие земли – Левобережье.

Расширяем круг дальше: соседний дом. Там был магазин «Зайчик», где можно было купить пластилин и игрушки. Мне там очень нравилось! Детский магазин и название такое хорошее – «Зайчик».

 

В левом углу виднеется магазин «Зайчик». В 90-х место магазина заняло кафе с бильярдом, но название сохранилось. Центр местного досуга закрылся в 2021 г. Фото Козореза А. Д., 1961-62 гг. 

 

– У нас таким магазином были «Культтовары».

– «Культтовары», согласись, немножко казённое, а «Зайчик»…

 

– Да, «Культтовары» – название некрасивое, но там тоже был пластилин и всякое такое. И велосипеды, и куклы. В общем, эти магазины тоже были любимыми.

– Круто! Наш дом не имел какого-то определённого названия. Если встать лицом к подъезду, то в доме справа был банк – и ребята из того двора назывались «банковские». А слева был «Зайчик» – «зайчиковские». А у нас... У нас был гастроном, но мы не «гастрономовские», никакие. Просто между «банковскими» и «зайчиковскими». Я не помню, чтобы у нас и у нашего двора была какая-то особая, «национальная», принадлежность, как у банковских или зайчиковских. Зато у нас был лоток, будка, где продавали беляши! Запах у них был сумасшедший, конечно!..

 

– Беляши с мясом? Потому что ещё были с рыбой по 7 копеек.

– С мясом. Нет, это фигня! С мясом, настоящие.

 

– В бумажке.

– Бумажка – узенькая чековая лента...

 

– Серая.

– Да, в ней. А беляш раскалённый, горячайший: его только вынули из этого токсичного масла, он шкварчит. Это невероятно! Их продавали на углу. Беляш, по-моему, стоил 10 или 11 копеек. Эти деньги можно было найти, если потолкаться около телефонов-автоматов или даже попробовать их «раскатать», постучав по ним: оттуда могли высыпаться двушки. В конце концов на беляш-то точно можно было набрать.

 

Расширяем географию дальше: это, конечно, следующая остановка – Дворец нефтяников.

 

Дворец Нефтяников, 1978-1979 гг. Проект здания был разработан ещё в начале 1950-х гг., строительство началось в 1954 г. Здание уже успело обзавестись монументальными колоннами, когда началась хрущёвская борьба «с излишествами» в архитектуре. После демонтажа колонн стройка была заморожена до 1961 г., поскольку приоритет был отдан строительству жилых домов.

 

Сейчас это Дворец имени Малунцева, для меня это всё равно непривычное название. Там были всякие кружки, и народный ТЮЗ, и, потом, Театр поэзии. Я даже несколько дней проходил в кружок бальных танцев, но…

 

– Тебе там не понравилось?

– Я-то думал, что мы будем сразу танцевать рок-н-ролл, а нам поставили русский лирический. Это была тоска! В общем, я ушёл. Зашёл в цирковой кружок, попрыгал на матах, повертелся... И увидел новогоднюю интермедию. Так попало! Я увидел, что там... «Ух ты, это же обычные люди вот так выступают! Я тоже так хочу!» – и пошёл.

 

– Сколько тебе было?

– Пятнадцать. Я как раз окончил… Если идти в другую сторону, там был клуб «Антей», детская спортивная школа по фехтованию (на ул. Магистральной, – прим.). Там я занимался фехтованием на саблях. А потом занесло и я с большим спортом завязал: начал пить, курить… А до этого был вполне себе...

 

– Приличный.

– Ну, зожевский: спорт, всё такое. Идём дальше. За кинотеатром «Кристалл» стоит стадион «Сибирский нефтяник». 

 

Зимняя Спартакиада на стадионе «Сибирский Нефтяник». Открытие 4-ой Спортивной Зимней Спартакиады. Впереди колонны – нефтяники. 06.02.1983 г. Стадион был открыт 15 ноября 1976 г. Является домашней ареной футбольного клуба «Нефтяник».

 

Тоже знаковое для меня место: футбол, хоккей – всё было там. И тоже недалеко. Сам кинотеатр тоже замечательное место, потому что именно туда я сбегал с уроков! Они, допустим, до двух – и до двух я там, собственно, и заполнял время. Поэтому какие-то фильмы я смотрел по много-много раз.

 

Кинотеатр «Кристалл», 1989 г. Фото Мамакина Е.С.

 

– Какие у тебя любимые фильмы того времени?

– «Фантомас», «Неуловимые мстители», «Новые приключения неуловимых», «Корона Российской империи». Вся эта трилогия просто до строчек! «Джентльменов удачи» я тоже смотрел там по несколько раз. Это было вполне доступно: были же деньги на обеды, которые можно честно потратить на кино. Потом был народный ТЮЗ, а потом ермолаевский Театр поэзии.

 

– Это всё в ДК нефтяников?

– Да, в ДК нефтяников. А потом я поступил в «Шебалинку».

 

Группа и педагоги Сергея Плотова в Шебалинке, 1970-е гг. Сергей Плотов во втором ряду, четвёртый слева. Вторая слева в верхнем ряду – Надежда Живодёрова, актриса Омского ТЮЗа и Омского драматического театров. Фото из архива Сергея Плотова.

 

– Сначала же был телецентр.

– Нет.

 

– Детская, подростковая передача. Нет?

– Нет-нет-нет, это не телецентр, это радио.

 

– Но Дом радио – это же рядом.

– Да, напротив. Областное радио.

 

– Это же было до «Шебалинки».

– Да, было же! Это было ещё в школе, в старших классах. Мы с Ирой Шушковской и параллельно с Олей Ефимовой вели передачу «Бригантина». Я говорил: «В эфире “Бригантина”– передача для старшеклассников!» А у меня уже началась мутация голоса. Он в общем стал нехорошим: таким взрослым, не подростковым – без звонкости и с хрипотцой. Меня это очень радовало: это ж я на Высоцкого стал похож! С хрипотцой, а не вот эта «пионерская зорька»! Но стали говорить, что у нас подростковую передачу ведёт здоровый мужик, приходили письма. Объяснять, что это подросток, было сложно, и меня...

 

– Турнули?

– Мне Света Нагнибеда предложила делать репортажи. И мне это так понравилось: я не ушёл с радио! Мне дали катушечный «Репортёр», я с ним шароборился везде, и у меня было удостоверение внештатного корреспондента, юнкора. Было время, когда с таким удостоверением можно было пройти куда угодно: все боялись, пресса всё-таки! И я делал репортажи и очерки. Очерки шли дороже, но их и делать было дольше.

 

– Каким был гонорар?

– Репортаж стоил пятнашку, очерк – двадцать пять.

 

– Неплохо!

– Неплохо. А мне же это раз плюнуть. В общем, гонорары выходили где-то за сто в месяц.

 

– Круто! Как полноценная зарплата.

– Ну, как зарплата какого-нибудь младшего инженера. Естественно, часть оставлял, а что-то отдавал в семью. Себе оставлял на сигареты и карманные расходы.

 

– Получается, эта точка – радио – значительно расширила твою географию относительно города? То есть ты вышел за пределы Нефтов?

– Да. Но помню, я и выходил, и в Нефтах делал по школе. Потом приехал Московский областной драматический театр со спектаклем «Утиная охота». Я сделал репортаж с их заслуженной артисткой. Написал про неё очерк, встречался с ней. Она раньше работала в Омском ТЮЗе, потом уехала туда. Я договорился, встретился и сделал очерк «Живёт такая актриса» или «Сказка...» – в общем, романтический такой.

 

– Школу ты окончил, и вторым знаковым местом для тебя стала «Шебалинка».

– Да. Ещё до этого – в промежуток – для меня знаковым местом стал омский университет – филфак на Рабиновича, где у меня были друзья (в 1976 г. филфак переехал из единственного на тот момент корпуса университета в здание на ул. Красный Путь, 36, – прим.). Я болтался у друзей, они тогда были на 1–2 курсе.

 

– Я правильно поняла, ты школьником ходил на лекции в университет?

– Да.

 

– А на какие лекции?

– По лингвистике. Мне было интересно, потому что там были друзья и подруги. В первую очередь подруги, но друзья тоже недалеко. Небезызвестный Сергей Павлович Денисенко когда-то тоже, оказывается, был студентом омского филфака!

 

– А молодёжные тусовки с друзьями и подругами где проходили? В каких местах города?

– По квартирам. Друзья моего детства, юности и так далее – это Саша Аксёнов и Оля Гультяева (они дружили), Андрюша Аксёнов, Саша и Вова Гутенёвы. Нас сплотили Чернолучье и спортлагерь Омского пединститута с этими фанерными домиками. Для меня это... Вот если у меня будет персональный рай, то он будет выглядеть как летний день в Чернолучье среди сосен.

 

– «Шебалинка» – это здание, которое находится на проспекте Маркса?

– Да.

 

Музыкальное училище. Фото Микшта В.И. Училище основано 25 января 1920 г. как Омская единая музыкальная школа 3-х ступеней, но уже с 1921 г. становится музыкально-педагогическим техникумом, а с 1936 г. – училищем. В 1963 г. училищу присвоено имя первого выпускника – В.Я. Шебалина.

 

– Сколько лет ты там проучился? Три года?

– Три с половиной года. Это было наше специальное образование. Но если брать по дням, то хорошо, если наберётся год. Скорее всего, полгода.

 

– То есть ты нещадно прогуливал!

– Нет. Основное время мы находились в Омской драме. В «Шебалинке» проходили общеобразовательные предметы, а все занятия по мастерству, движению и речи – всё это проходило в помещении театра драмы. Ещё не академического, но уже замечательного.

 

Омский драматический театр, 1982 г. Фигуру крылатого гения, снятую в 1933 г. по идеологическим соображениям, восстановили в 1987 г. Фото Тыркова Е.Ф. 

 

– Какие люди были с тобой в это время?

– Ох, какие люди там были! Руководитель курса Артур Юзефович Хайкин (режиссёр и главный режиссёр Омского театра драмы с 1970 по 1985 гг., – прим.), конечно. Второй педагог курса Геннадий Рафаилович Тростянецкий (режиссёр и главный режиссёр Омского театра драмы с 1980 по 1987 гг., – прим.), с которым мы до сих пор поддерживаем отношения и всё пытаемся вместе что-то создать. Я думаю, когда-нибудь это произойдёт! 

 

Сергей Плотов и Геннадий Тростянецкий. Фото из архива Сергея Плотова, 2020.

 

Вадим Лобанов, педагог по мастерству. Татьяна Ожигова – очень важная для меня фигура! Мы дружили с ней и её мужем Николаем Чиндяйкиным, я бывал у них дома. Коля Смирнов преподавал сценическое движение, Юра Ицков – сценическое фехтование. И мы влились туда. Тогда это была одна из мощных трупп: там и Владимир Гуркин, и Николай Чиндяйкин...

 

– Гуркин – это тот, что написал знаменитую «Любовь и голуби»?

– Да-да-да, и ещё много всего. Но самое известное – «Любовь и голуби». Он был актёром Омской драмы. Юрий Кузнецов, даже один сезон проработал замечательный питерский актёр Сергей Дрейден. Вместе с ним в нашем театре приютилась Алла Соколова – автор замечательной пьесы «Фантазии Фарятьева».

В общем, там была движуха, жизнь. Было очень интересно! Мы с первого курса были заняты в спектаклях (естественно, в массовых сценах), иногда даже со словами-репликами, поэтому мы сливались с труппой. Нас берегли! Не оранжерейно, а просто практически считали за равных.

 

Сергей Плотов и Надежда Живодёрова в Омском драматическом театре. Конец 1970-х – нач. 1980-х гг. Фото из архива Сергея Плотова.

 

Абсолютно великий директор, Мигдат Нуртдинович Ханжаров (руководил театром в 1962—1988 гг., – прим.). Это был величайший театральный деятель, который этот театр лелеял, холил, пополнял, а на гастролях переманивал замечательных артистов!.. В общем, всё в дом, всё в дом. Из замечательных переманенных – Сергей Лысов. Его переманили при мне на гастролях. Когда мы приехали в Пермь, он был ещё тамошним, а когда мы открыли сезон, он был уже нашенским. Это, конечно, большая заслуга Мигдата.

 

– А 16-й военный городок?

– Замечательное место! После получения театрального образования, меня ждало распределение. Тогда было распределение, но был и выбор. У меня – между Улан-Удэ и Хабаровском. Я выбрал Хабаровск и умотал на край земли в местный ТЮЗ, где проработал год, и достаточно успешно. Но там у меня как у молодого специалиста не было жилья – и я вернулся в Омск. Но это ещё не 16-й военный городок.

 

 

Телецентр, 1967 г. Фото Микшта В.И. В 1954 г. Омск стал вторым после Томска городом за Уралом, где начались телетрансляции. В этом же году началось строительство телецентра, в 1958 г. в эфир вышла первая телепередача. 

 

Потому что, вернувшись, я пошёл работать на телевидение. Работал ассистентом режиссёра сначала в сельхозредакции, потом в молодёжной, а потом меня забрали в армию. И уехал я в учебку в Алейск.

 

– Алтайского края?

– Да. Я уже знал, что меня вызволят и заберут в ансамбль штаба ракетных войск – как раз в 16-м военном городке. Что в конце концов и произошло. Там я вёл программы, нёс службу. После настоящей службы ансамбль – это, конечно, две большие разницы. Это просто... Это серьёзное, конечно, для меня место.

 

Служба в 16-м военном городке, 1983. Фото из архива Сергея Плотова.

 

– Место, которое ты однажды через много-много лет вернулся посмотреть.

– Да. Я вернулся, спасибо. Было с кем вернуться и посмотреть. Но это, конечно, незабываемые страницы. Эти люди...

 

– Дом офицеров рядом.

– Да. ГОК – Гарнизонный офицерский клуб. Сначала я вёл один, потом появился Сергей Котов, сын Егора Валерьяновича Котова, и военные программы мы вели вдвоём. Котов и Плотов. Сергей Котов, Сергей Плотов – все думали, что это псевдонимы. Сейчас тебе с лёту могу припомнить...

 

– Да, я хотела попросить!

– «Спасибо, армия, тебе за честно прожитые годы. // Спасибо, армия, тебе за все сраженья и походы, // За то, что в нашей ты судьбе, за то, что служба непростая. //

Спасибо, армия, тебе! Спасибо, армия родная!» И оркестр начинает «Стоим мы на посту повзводно и поротно...» И была там совершенно уникальная фигура – замначальника ансамбля капитан Ткач. Это удивительный... Я не могу сейчас рассказать, потому что...

 

– Текст не передаст!

– Текст не передаст эту мелодику и эти совершенно уникальные сравнения. Мы его называли «отец русской словесности». Запуск политзанятий... Одно из политзанятий он начал так: «Я не буду рассказывать вам, как Карл Маркс Фридриху Энгельсу: вы всё равно ничего не поймёте. Потому что думы у вас одни: как, значит, смотаться в увольнение, там нажраться...» Это всё ещё шло вступление в политзанятия, посвящённые конфликту Фолклендских островов. Какой это заход был, в общем, не знаю.

 

– Великий педагог!

– Великий художник слова! Вспомнил, какой можно рассказать случай. Он без ненорматива, хотя ненорматив у него выходил просто как музычка журчала! И всегда к месту. В казарме произошёл какой-то «залёт»: то ли нашли «вшивники»… Это неуставные футболки, свитерки – холодно же! Да и хочется как-то приукраситься: всё равно, хоть бантик на хвостик завязать, хоть носки, а не портянки. В общем, какой-то такой «залёт». Капитан Ткач нас построил… А это уже было практически перед отбоем. Так вот, построил, вывел на улицу, отправил куда-то строевым шагом: «Шагом марш!» Мы долго шли, печатая шаг. И пришли к свинарнику, где он опять поставил нас по стойке смирно: «Равняйсь, смирно! Равнение на середину!» Сам строевым шагом подошёл к барьеру свинарника и, приложив руку к фуражке, сказал: «Товарищи свиньи, я привёл вам ваших корефанов! Докладывает гвардии капитан Ткач».

Вот, собственно. Вместо того, чтобы просто тупо сказать: «Вы как свиньи, свинарник устроили!» – нас надо было провести и именно лично представить товарищам свиньям.

Ну просто чудо какое-то! Причём на вид он был очень грозный, внешне напоминал актёра Приёмыхова (нагуглите, кто не знает). Но на самом деле это был добрый человек, который всю жизнь провёл на настоящих ракетных точках и сам был в полном офигении от того, что вот это тоже называется «армия». Он сам не мог постичь, как так-то.

 

– Дом актёра.

– Дом актёра. Блестяще! Тоже одно из любимых мест. Ещё со времени, когда был студентом, ведь это были тяжёлые времена, когда рестораны закрывались рано.

 

– В одиннадцать часов.

– Да как бы не в десять! А ресторан Дома актёра, поскольку туда после спектаклей приходили отдохнуть и расслабиться зрители и актёры, работал, по-моему, чуть ли не до часа ночи. Кодовое название у него было «шинок» – и все шли в шинок. Естественно, как и в Москве, как и всякий ресторан Дома актёра, это элитное место, туда просто так не протыришься. Но поскольку мы уже дружили с актёрами, практически вместе работали на одной сцене, конечно, туда пробирались. Там ещё была хорошая библиотека, в которой можно было найти польские журналы «Сцена» и узнать о том, что вообще происходит в театральном мире. Хотя бы по фотокарточкам! Ну и более-менее разбирая похожие польские слова – сцена она и есть сцена.

И на этой же сцене шли наши дипломные спектакли. Мы играли «Прошлым летом в Чулимске» и «Три сестры». В «Чулимске» я играл бухгалтера Мечеткина – такого, кхм, чудака. А в «Трёх сёстрах» – то учителя Кулыгина, мужа Маши, тоже чудака, но ещё и занудного, то в сменку – Ферапонта, слугу в семье Прозоровых. Это мне очень нравилось, потому что можно было очень сильно валять дурака и колоть артиста, игравшего лирические сцены Андрея Прозорова (где он страдает, что жизнь прошла), – Пашу Кондрашина, известного в Омске артиста. Вот его можно было всячески колоть, будучи в роли Ферапонта: что взять со старика? И всё это игралось на сцене Омского Дома актёра. Потом, спустя довольно большое количество лет, мы приезжали туда на гастроли и играли спектакли и дуэта «Чёрный театр», и Челябинского театра кукол. Помню «Сон в летнюю ночь» и какие-то капустники. Кстати, капустники.

Первые театральные капустники я увидел как раз на сцене Дома актёра. Я вдруг понял, что есть такой жанр, и мне так понравилось ими тогда заниматься! Писали их Сергей Денисенко, Коля Чиндяйкин. Это был очень высокий уровень капустника. Попасть на капустник Омского Дома актёра, «капустный вечер», было трудно, но попадали. Я понял, что тоже хочу этим заниматься. Из первого капустника я ничего не помню кроме того, что он был посвящён «Трём сёстрам» и они – три тётки – выскакивали вначале и пели: «Папа умер год назад, год назад, год назад». Что, кстати, соответствовало тексту Чехова. С тех пор я понаделал не одну сотню капустных номеров уже и для Московского Дома актёра, и для Челябинска и так далее. В общем, уже давно «сидю в жюри» капустных фестивалей, а начиналось это на этой сцене Омского Дома актёра.

 

– Ну и последнее, наверное, это омский железнодорожный вокзал.

– Почему это последнее?

 

– Потом ты уехал.

– С него. Кстати, да, я же не самолётом в Челябинск-то поехал в 86-м…

 

Омский железнодорожный вокзал, 1981-82 гг.

 

– И ещё там был ресторан.

– Да, который тоже работал допоздна.

 

– Злачное место!

– Да, вокзальные рестораны тогда были тоже важным злачным местом. Но не сказать, что мне тогда только дай мотаться по ресторанам, нет! Просто это было некое представление о красивой жизни, которой, безусловно, хотелось. Омский вокзал... У меня был случай… Как-то просто догулял до него ещё будучи старшеклассником.

 

– Сколько тебе было?

– Я был, наверное, классе в 10-м, а мой друг по самодеятельности уже учился в Новосибирске в институте инженеров водного транспорта. И что-то я догулял до вокзала, смотрю – вечер...

 

– Запах креозота.

– Да, шпалы, запах креозота, конечно, и лица, искажённые зевотой – вот это всё. И поезд в Новосибирск скоро пойдёт. А деньги-то водились: журналистская деятельность на радио… И я позвонил домой, предупредил, чтобы меня особо не ждали, потому что я поехал в Новосибирск. Как раз выходные, и я приеду к учебной неделе. На денёк смотаюсь и приеду, что и произошло. Мы пошли в Новосибирский оперный театр и посмотрели «Лебединое озеро». Кто же знал, что спустя много лет судьба закинет меня в этот же театр, где я получу награду «Музыкальное сердце театра»!

За вокзалом, в тех районах, жила моя подружка. Я доезжал до вокзала и дальше надо было идти пешком. С вокзала много куда мы уезжали. Оттуда уезжали на гастроли, туда приезжали с гастролей. 

 

Привокзальная площадь,1979 г. Gustav Neuenschwander.

 

Путешествовать я всегда любил, только дай. И вот в феврале 86-го, уже после армии, не вернувшись на телевидение, а наработавшись куплетистом, числясь при тресте «Омскнефтегазпроводстрой» слесарем 6-го разряда по ремонту дорожно-строительных машин... Затосковал работать куплетистом и возжаждал творчества. 

Приехал в Челябинск к другу детства и увидел репертуар Театра кукол: «Карьера Артуро Уи», «Мёртвые души», «Из жизни насекомых» Чапека! А я: «Кому это надо, никому не надо... Вот, я хочу сюда!» – и застрял там на 19 разнообразных лет. Вот так, да. «Сел да поехал», как поёт Алексей Кортнев.

 

Беседовала Елена Мельниченко