Дата публикации: 18.11.2021

В рамках внеконкурсной программы I Международного театрального фестиваля «Достоевский. Омск» в Омском драматическом театре «Галёрка» состоялся показ этюда к пластическому спектаклю «Дядюшкин сон».

Этюд – это ещё не спектакль, но, посмотрев его, я начала наравне с его создателями надеяться, что он станет таковым.

Хореограф Евгения Тимошенко и режиссёр спектакля Артём Савинов взяли на себя непростую задачу объяснить актёрам, как с помощью пластики, танца, мимики рассказать то, что в произведении Достоевского сказано словами. И им это удалось. Было понятно абсолютно всё.

В главных ролях задействованы артисты балета, а в массовке преимущественно драматические актёры. И если первым удаётся неплохо танцевать, то вторые великолепно играют происходящее.

Хочется отметить: Даниил Курков прекрасно исполнил роль дядюшки, мимика была очень забавной, он прекрасно вносил комические ноты в повествование. Здорово сыгран эпизод с письмом Зины возлюбленному. Костюмы, которые пока были взяты из других постановок, очень органично вписались в повествование. Хореография непростая и очень «говорящая».

Хочется пожелать ребятам непременно довести постановку до финала, чтобы мы могли уже на сцене посмотреть полную версию этого прекрасного действа.

По ходу спектакл никаких неясностей не было ни по сюжету, ни по героям, ни по качеству работы, а талантом исполнителей невозможнол было не восхищаться.

Я задала несколько вопросов режиссёру Артёму Савинову и хореографу Евгении Тимошенко.

— Как и кому пришло в голову идея поставить пластический спектакль, и почему именно «Дядюшкин сон»?

Артём: Художественный руководитель “Галёрки” Владимир Фёдорович Витько дал задание подготовить самостоятельные работы по Достоевскому. Женя откликнулась сразу. А поскольку у меня на тот момент не было свободного времени, я как-то ей сказал: «А давай вместе». И почему-то мы как-то сразу сошлись на «Дядюшкином сне».

То, что вы сейчас увидели, это же не финал, вы посмотрели этап работы, мы открыли дверцу в репетиционный зал.

— Вы надеетесь, что доведёте это всё до полноценного спектакля и будете показывать?

Артём: Мы очень надеемся. Я не знаю, какой будет впоследствии вердикт Владимира Фёдоровича, но пока он сказал, что ему нравится, и мы говорим о том, что это нужно доводить до одноактного пластического спектакля.

Как выбирали музыку к спектаклю?

Артём: Музыка у нас Сергея Прокофьева и немного Камиля Сен-Санса. В чём прелесть этого: у нас получилось так, что практически весь спектакль построен на музыке одного композитора, и я думаю, мы выдержим это до финала. Надо отдать должное Жене. Я знаю, что не могу заставить её ставить движения под то, что не ставится. Как говорится, нельзя играть так, как не играется, и нельзя ставить так, как не ставится. Мы с Женей очень долго подбирали музыку, естественно, я по большей части слушал то, что она предлагала. Если сравнивать с лексикой, то есть текстом, которым мы пользуемся в драме, то лексика, которой пользуются хореографы, – это те же самые слова, естественно, в другом выражении, но это тоже лексика, с которой можно работать. И для меня как для режиссёра это был ещё один язык, на котором можно ставить спектакль.

— Это же комедия?

Артём: А нельзя к Достоевскому относиться как к трагическому автору. К человеку, который написал «Крокодила» разве можно относиться серьёзно в прямом значении этого слова? У него очень много юмора. И как раз у нас с Женей была такая ситуация, когда мы говорили о том, что надо вытащить весь юмор, который только можно найти у Достоевского. Чтобы это было легко.

Евгения: Все привыкли видеть в Достоевском серьезного автора. В рамках фестиваля «Достоевский. Омск» мы смотрели великолепные спектакли великолепных театров, все актёры работали замечательно. И, конечно же, основная мысль у Достоевского – это человек, это борьба человека с самим собой. Всё очень философски, всё очень сильно, всегда страсти, мысли, терзания. Но Достоевский писал же не только такие драматические произведения, у него прекрасные комедии. У него такое удивительное, тонкое чувство юмора, что когда ты сталкиваешься с этим впервые, это поражает. А какой у него лёгкий язык, лёгкий текст!

Артём: Достоевский шутит с серьёзным лицом. Как ни странно, если говорить вообще про Достоевского, например про «Братьев Карамазовых» (Артём исполняет роль Смердякова. Прим. ред.), это текст, которые я выучил за три репетиции. Это текст, который попадает в голову и не выходит. У меня так ни с одним автором ещё не было.

Евгения: Но вообще поставить хореографически комедию очень сложно.

— Как вообще перевести слово автора в слово жеста?

Евгения: Честно ответить? Я не знаю. Это просто получается. Здесь играет всё, это соединение всего, в том числе нас как авторов, когда мы придумывали это, было легко абсолютно.

Артём: Спектакль рождался прямо на репетиции. Даже вот Женя рассказывала: «Я сижу, я придумываю его дома, а потом...»

Евгения: Всего, что я придумала дома, нет в спектакле.

— А мелкие детали, которые вы обыгрываете, все эти фишки с письмом, колокольчиком, пенсне, придумываются тоже на репетициях?

Евгения: Есть некие отправные точки. Например, письмо – это было важно. Этот приём был придуман заранее. Именно меня в этом произведении вот это письмо зацепило, оно раскрывает образ Марии Александровны . Оно было очень странное. Никто его не читал, но все знают, что там написано. Остальное всё придумывалось в процессе, это живая работа с артистом. Игра получается в процессе, лексика нарождается непосредственно с конкретным артистом, под него, для него, от него.

— Трудно было работать с артистами балета на предмет того, чтобы они лицом играли, как актёры драмы, отыгрывали эмоции?

Артём: Знаете, у нас есть такое правило: не хлопочи лицом. Мы об этом говорили. На первых репетициях, на которых нужно понимать, куда движется актёр сам, для меня как для режиссёра важно посмотреть сначала, что актёр имеет по этому поводу сказать, станцевать, сделать, вот что угодно. Я в первую очередь даю ему выговориться. А впоследствии мы уже на основе моей идеи, на основе его делаем какую-то синергию, в этом и заключается работа. Спектакль – это общий проект. Я, например, не могу поставить танцы. Я преклоняюсь перед тем, как можно написать пьесу, как сочинить всю хореографию, я этого не могу. Но вот именно в какую-то внутреннюю жизнь погружаюсь до конца и полностью я. Конечно, в начале были разные пробы, очень смешные, какие-то может быть даже нелепые, но именно из них всё и получалось. Впоследствии ребята от чего-то отказывались сами, от чего-то просил отказаться я.

Лицом прекрасно хлопочет Луи де Фюнес, он делает это совершенно гениально, и как говорится, это в гору заходит. А здесь немножко другая ситуация. Мы очень много говорили, особенно с главными персонажами, о том, что все эти жесты внутрь убираем. Как у Чехова, есть психологический жест, который впоследствии мы переводим вовнутрь себя.

— А с артистами драмы работать как с танцовщиками было сложно?

Евгения: Нет. И кто меня знает, тот поймёт почему. Потому что все актёры, которые меня знают в Омске и за пределами его, они знают мою фундаментальную позицию: актёр должен уметь танцевать. Должен. Потому что если он не умеет чувствовать свое тело, если он скован, то он не будет хорошим актёром. Конечно, он не должен танцевать как профессиональный артист балета, но чувствовать, понимать, осознавать своё тело – это обязательно.

Анна Воробьёва