Евгения Бондаренко о гуманной педагогике, четвёртом измерении её учеников и внутренней свободе современных школьников

Евгения Бондаренко — учитель начальных классов омской гимназии №140 с педагогическим стажем в 27 лет, ученица Шалвы Александровича Амонашвили, Рыцарь гуманной педагогики. Ещё в институте Евгения Фёдоровна узнала о гуманной педагогике и пыталась использовать её методы в своей работе, но в течение 20-ти лет мало что получалось: вроде и дети любили, и родители уважали, и результаты у детей хорошие, но не было внутреннего удовлетворения от работы. И только тогда, когда она поняла, что гуманная педагогика — это не подход к образованию, а образ жизни, всё наладилось и учитель обрела полное взаимопонимание с детьми. Евгения Фёдоровна считает, что любовь и уважение помогут каждому ребёнку. 

Почему вы решили стать учителем именно начальных классов?

— Я очень сильно люблю этот возраст детей, всегда хотела быть учителем. Я, наверное, родилась педагогом. У меня мама учитель, бабушка была бы учителем, если бы не война. Она стала заведующей детским садиком. Для меня вообще не стоял вопрос, кем мне ещё быть. Учителем и всё.

Расскажите немного о методе гуманной педагогики, что он подразумевает? 

— Это не метод. Гуманная педагогика — это образ жизни. Нет такого метода, есть подход. Гуманно-личностный подход к обучению. Причём очень интересный. Здесь перед учителем открывается четвёртое духовное измерение ребёнка (первые три измерения — высота, длина, ширина. Четвёртое измерение — сила духа, небесное происхождение, — Прим.редакции). Получается, что традиционная система  рассматривает ребенка как чистый лист, как будто на нём надо что-то написать, или как сосуд, который надо наполнить знаниями. 

Гуманная педагогика рассматривает ребёнка как союз Неба и Земли, каждый ребёнок — явление природы. Сколько раз в день ты его видишь, каждый раз это новое  явление. У ребёнка есть своя миссия, он пришёл с дарами в этот мир, пришёл на Землю с определённой целью, и его подсознание помнит об этих дарах. 

У ребёнка есть энергия духа, которая помогает  ему раскрыть в себе ту миссию, с которой он пришёл в этот мир. С пустыми руками на Землю не пускают. И он пришёл в этот мир не для того, чтобы его готовили к жизни, а для того, чтобы что-то отдать, он просто ещё маленький, ему нужно вырасти. 

Гуманная педагогика помогает встать на Путь поиска ответов на вопросы: «Кто я здесь? Зачем я здесь? Откуда я здесь? Куда я направляюсь?». А у учителя гуманной педагогики главная задача — помочь ему в поиске ответов на эти важные вопросы бытия. Математика, русский язык, литературное чтение, технология и другие предметы становятся служанками педагогики. 

Секрет гуманной педагогики в том, что не получится помочь ребёнку встать на путь поиска своей миссии, пока ты сам не поймёшь своё предназначение, пока сам не осознаешь, что ты — явление природы, что у тебя тоже есть миссия и энергия духа, которая всегда поможет. Когда ты в себе это примешь, тогда ты сможешь помочь ребёнку, поэтому гуманная педагогика — это образ жизни. 

Я много лет пыталась соединить две педагогики: гуманную и традиционную, это бесполезное занятие. Они не соединяются, они как магниты с одинаковыми полюсами, которые невозможно соединить, как параллельные прямые, надо просто выбрать путь гуманной педагогики. Когда ты выбираешь только его, сразу всё начинает получаться, потому что ты отвязываешься от ребёнка и начинаешь самосовершенствование, ты думаешь: «Кто я? Откуда я? Зачем я здесь? Куда я направляюсь?». И только когда ты в себе разберёшься, тогда у тебя всё начинает получаться, и методы работают, и ребёнок идёт навстречу, ты не боишься дать ему свободу, этого страха нет, он уходит. А пока ты сам не встанешь на путь гуманной педагогики, в тебе живёт страх, что дети сядут тебе на шею, не будут тебя слушаться. Но потом все эти вопросы уходят, растворяются, их нет, они просто отпадают.

Как вы узнали об этом? Как вы встали на этот путь?

— Я давно очень узнала об этом, только у меня ничего не работало. Я узнала о гуманной педагогике, когда у Шалвы Александровича Амонашвили — моего учителя — вышла книга «Здравствуйте, дети», он написал её в 1992-м году, я тогда только в институт поступила, заочно училась. В своей книге Шалва Александрович описал, как он вообще работал с детьми, это был эксперимент 60-х-70-ых годов. Шалва Александрович разработал эту систему основываясь на классиках педагогики. Своим учителем он считает В.А.Сухомлинского. Но эту педагогику называли буржуазной, не пускали в советские школы. 

В Грузии создали экспериментальную школу, где ему удалось проверить все свои предположения и получить отличные результаты: ученики любили и умели учиться, показывали высокий уровень мотивации, им не нужны были отметки, но содержательное оценивание помогало в учёбе. Дети понимали, зачем им нужны знания, поддерживали и помогали друг другу, и в этом сотрудничестве рождался сам Путь поиска своей миссии. 

Я прочитала об опыте Шалвы Александровича Амонашвили, подумала: «Всё, я буду работать только так!». Учитель должен быть актёром, он должен на уроке быть учеником, иногда не всё понимать, чтобы ребёнок ему помогал и объяснял. Я начала так работать. Примерно два раза в год у меня были педагогические истерики, что я плохой учитель, что мне нельзя работать в школе, просто ничего не получалось, дисциплина была никакая, хотя всё вроде было нормально, дети любили меня, я любила детей, иногда включала «строгача». 

Пока я не ругаюсь на детей, я хороший учитель, мне это нравится, как только выйду из себя, сразу и дисциплина хорошая, и дети прилежные. А придя домой, мне плохо, всё не то, всё не так, ничего не получается. Когда лет через двадцать я поняла, что гуманная педагогика — это не методы и приёмы, а это образ жизни…

Через 20 лет?

— Да, через 20… 20 лет я была добрым авторитаром. Но гуманная педагогика это не про сюсю-мусю, она не такая. Она честная и искренняя, она про безусловную Любовь  Я лишь на пути к этой вершине духа. Например, когда чувствую, что сейчас закричу, начинаю думать: «Откуда я знаю, кто передо мной сидит? Может, у меня будущий президент в классе, что я, орать буду, что ли? А вдруг у меня сидит будущий министр образования? Лучше я ему сейчас скажу, что “смотри, как хорошо, давай так будем учить детей”». Ты никогда не знаешь, кого ты встретишь в ребёнке, кем он вырастет. 

Шалва Александрович говорит: «Представьте, что перед вами сидит класс министров, так с ними и общайтесь». Ты уже знаешь детей, общайся с ними так, как будто они не будущие, а уже стали кем-то. Ты начинаешь с этой позиции с детьми общаться, ты их дорисовал в своей голове, и вокруг них уже создалось это пространство, которое будет на них работать.

Гуманная педагогика не работает без духовной общности, как говорил Сухомлинский: «Без духовной общности обучение не состоится». Моя мама говорила, что нужно сначала влюбить в себя учеников, а потом требовать. У меня была первостепенная задача — влюбить в себя учеников, и первый месяц я этим занималась, а потом они уже сами всё делают. 

В гуманной педагогике, как Шалва Александрович говорит, если ребёнок не делает домашнее задание, это проблема учителя, а не родителей, учитель его не замотивировал. 

В гуманной педагогике есть метод домашних заданий, он называется «Подарки учителю», а подарки можно же дарить, а можно не дарить. И надо уметь принимать этот подарок, радоваться, как ребёнок сделал подарок, и любому подарку надо быть радостной. У нас даже есть тетради для подарков учителю. Всё, что они пишут, это всё мне подарки. И я вижу, что тут не постарался, надо что-то делать, наверно, тут любви маловато, надо с этим ребёнком поговорить, что-то сделать. Если ребёнок не делает домашнее задание, у меня первая просьба родителям — не заставлять, а звонить мне и говорить: «У нас проблемы с домашним задание, завтра мы придём без него». 

И моя цель — спектакль утром, ну, как спектакль, мне, правда, тяжело, что он не сделал, я же переживаю. Если бы я села за стол проверять, нет домашнего задания — это одно, а тут я уже знаю, что он пришёл без него, а подаркам-то я рада, я обязательно спрошу, он скажет: «Нет» — «Ой, что-то случилось у тебя, наверно? А как быть? Давай в следующий раз сделаешь». На следующий день я ему звоню, спрашиваю: «Что там с моим подарком? Я так его жду. Пожалуйста, может быть, сделаешь? Сделай половину», он в такой позиции, что он не может отказать, родителям может, а мне — нет. 

И кто-то говорит, что это плохо, что к этому привыкнешь, что я не должна уговаривать, должны быть обязанности. Да, должны быть, но он потом привыкает и делает. Сначала нужно приучить делать, а потом ребёнок уже будет это делать сам. 

Вы ставите детям оценки по пятибалльной шкале?

— Да, но это моя боль, мне физически больно их ставить. Во-первых, я умею работать без них, они мне не нужны. В гуманной педагогике нет отметок, но есть оценка, содержательная оценка. Она в гуманной педагогике обязательна. А что такое содержательная оценка? Это я говорю: «Здесь у тебя хорошо, здесь ты молодец, здесь получилось здорово, а вот тут надо немножко подумать, если нужна моя помощь, давай подумаем вместе, если нет, подумай сам», вот это содержательная оценка. 

Критерии оценки есть, где ребёнок сам может понять, что у него получилось, а что нет, если нужна моя помощь, он у меня её попросит. 

Я ставлю отметки, потому что без них в системе нельзя, это нужно делать, это прямо вынужденная для меня мера, но если я поставила отметку, если я поставила «два», то эта двойка моя в полной мере, я разделяю эту ответственность, и мы вместе с ребёнком всё это дорабатываем. 

Утром, к половине восьмого, приходим или после уроков, то есть ребёнок не остаётся один на один с этой бедой, и родители тоже не остаются. И не будут родители моих учеников ругать и разводить панику по поводу этих отметок. Своё отношение я им тоже передала. Просто нельзя без отметок, я умею учить без них, и мне они не нужны. 

Родителям нужны, скорее всего.

— Да, родителям нужны. Сухомлинский говорил, что «отметка — это винтовка, нацеленная в сердце ученика». Сейчас на уроках я редко ставлю отметки, такие интересные уроки, дети не за отметку работают, а за знания. Да, им приятно что-то получить, и то, потому что дома что-то такое спросят, но они работают в большинстве своём не за отметку, а за знания, чтобы понять.

Знание становится средством для воспитания силы воли, силы духа, милосердия, всемогущего терпения. 

Вот, когда мы итоги урока подводим, ребёнок говорит: «Я сегодня наполнил свою душу терпением», я спрашиваю: «А как?» — «Я сегодня хотел ответить, я знал ответ, но дал ответить другому». Приятно же. «А я сегодня чувствовала, как у меня проявлялась сила воли, я хотела психануть, не решать задачу, но собралась и решила». Это очень ценно для меня, даже бесценно, когда дети говорят, что они сегодня стали чуточку лучше, чем вчера.

Как вообще проходят ваши уроки?

— У нас день начинается очень нестандартно, он начинается с того, что мы делаем настройку на день. Мы говорим: «Здравствуй, день! Ты — ступенька моей жизни, ты помогаешь мне стать хорошим человеком. Сегодня я буду расти, мыслить, развиваться, у меня сегодня всё получится. Я всё смогу, я всемогущий». Потом они себе что-то желают. Потом у нас тишина, я себе желаю, они себе желают. Мы настроились на день. Обязательно, конечно, надо поговорить, с каким настроением шёл ребёнок в школу. Если я вижу, что что-то не так, он какой-то грустный, надо его поддержать как-то, какая математика, когда у него трагедия. Все эти трагедии надо себе забрать, выбросить в окошко, постепенно начать учиться. 

Цель урока мы ставим, наполняем душу, в конце урока обязательно подводим итог, что получилось, над чем поработать, за что себя похвалить. Это обязательно, надо уметь себя хвалить, они хвалят. 

 А учимся хвалить себя так — у нас есть такой герой — Акирвэ — «эврика» наоборот, мы учим этого героя, иногда он вселяется в меня и пишет что попало на доске, я спрашиваю, за что сегодня можно похвалить Акирвэ, и они хвалят. За то, что так красиво написал, за то, что слова отдельно написал, за то, что точку в конце предложения поставил. Спрашиваю, в чем он нуждается, они говорят, что он забыл правила безударных гласных, спрашиваю, как мы же ему помочь, они правило предлагают рассказать. Когда что-то более серьёзное, например, на математике, я сама вместо Акирвэ ошибаюсь, они мне: «Ой-ой, тут что-то не то», я говорю: «А что ж вы так поздно, мы уже почти задачу дорешали, а вы только заметили ошибку» — «А что вы тут?» — «Ну, бывает у меня, ошиблась, теперь всю задачу пересчитывать надо». Или сидят, задумались, а я там у доски, спрашиваю: «Что случилось?» — «Что-то не то» — «Что не то?» — «Чувствуем, что вы там не сделали, тут не так» — «Да? А мне так всё понравилось».

Одни сидят, с доски списывают, другие сидят просто смотрят, не могут понять, в чём дело. Это называется «идти к знаниям вместе с детьми».

А вы к доске вызываете, чтобы кто-то какой-то пример решал?

— Это только если личное согласие есть, только если они сами очень сильно хотят. К доске выходят самые первые, кто решил. Кто-то выходит, я даже не проверяю, что он там решает, стоит что-то пишет у доски, потом мы просто сверяем ответы, ищем правильный. Мы за урок можем не так много решить, но зато они всё поймут и сами скажут, где у них ошибка. Ошибки они ещё шпионами называют. Я вообще ни разу детей к доске не вызывала, сколько лет работаю. Но бегут к доске, они хотят у доски работать, очень хотят. Поэтому они стараются решить быстрее, чтобы побежать к доске и снова решить этот пример. 

У нас всегда в школе это было как приговор, ты идёшь и почти проклинаешь всех, потому что ты сейчас выйдешь, ошибёшься, все будут смеяться, учитель будет тыкать.

— В гуманной педагогике дети не боятся ошибаться, потому что я тоже не боюсь ошибаться на доске. Всякое бывает. Иногда специально, а иногда даже не специально, потому что задумаешься, цифры перепутаешь. Я стала замечать, что я не специально ошибаюсь. По русскому надо постараться, чтобы ошибиться, а в математике бывает, когда многозначные числа складываешь. Поэтому дети всегда предельно внимательны. Рассеянный учитель — внимательные дети.

А есть дети, которые не принимают вашу методику?

— Вы знаете, скорее всего, родители есть, которым сложно это принять. Дети откликаются все практически. У родителей страх. Отметки у нас есть, четвёртый класс как раз переходным будет, отметок побольше появится. Я же понимаю, что будет в пятом классе, я буду стараться этому как-то подыгрывать. Но абсолютно зря они этого боятся. 

Если с детьми общаться на равных, если быть с ними честными, искренними, если проявлять интерес к их жизни, если видеть в детях людей, то вообще не надо ничего бояться. Дети в тебе тоже будут видеть человека.

Они вас воспринимают как учителя или как кого-то большего? 

— Знаете, об этом можно спросить моих учеников, которые приходят ко мне уже много-много лет, им, наверно, уже около 30-ти. Мы с ними на постоянной связи, и они приходят в гости на мой день рождения каждый год. 

Вообще, Шалва Александрович говорит: «Никто тебе не друг, никто тебе не враг, но каждый для тебя учитель». Получается, каждый ребёнок для меня учитель, я рассматриваю его как учителя, я его не рассматриваю как ученика, они мои учителя, а я их ученик. 

В гуманной педагогике учитель — это даритель света. Получается, ребёнок может называть учителя на «ты», потому что при этом происходит какое-то сближение. Кого мы на «ты» называем? Друзей, близких людей. В гуманной педагогике это, в принципе, допускается, ничего страшного в этом нет.

Кстати, у детей нет этого диссонанса, что дома говорят идти пятёрки получать, а у вас другой подход?

— Я же стараюсь, чтоб не говорили. У нас было собрание по поводу отметок, я  говорила родителям, что в гуманной педагогике считается, что пятёрки и четвёрки тоже вредные. Пятёрки нос задирают, думаешь, что всего уже достиг, и больше ничего не надо. Четвёрка — ладно, есть ещё к чему стремиться, но вот зависть у детей может возникнуть какая-то. Тройка вообще привычной считается: «Что с меня взять? Я же троечник», сами себе ярлык повесили, ещё и учителя и родители в этом помогли. К двойке тоже привыкают. Ко всему человек привыкает. А вот испытать чувство радости от того, что что-то узнал, к этому же тоже привыкают, а это без отметок можно, закрепить это чувство приятности. Так приятно, когда ребёнок сидит, у него не получалось, не получалось, а я же ничего не ставлю, вдруг радостный возглас: «Я понял!».

Шалва Александрович говорил, что все эти наклейки — тоже отметка, замена отметки, дети за эту наклейку будут что-то делать. А я не даю наклеек, ничего материального не даю, только пишу: «Спасибо!», «Благодарю!», «Мне очень приятно!».

Если есть ошибки, вы же всё равно потом объясняете?

— Конечно. Я могу написать: «Нужна помощь?» или «Подойди ко мне, пожалуйста». Они подходят, и я им говорю, что я не поняла в их работе, мы вместе разбираемся. 

Родители не против такой системы?

— Я родителям сказала: «Смотрите, допустим, будет так: я вам ставлю только отметки и не пишу никаких комментариев, вообще никаких», а у меня к каждой отметке комментарий. Они: «Нет, мы так не согласны» — «Давайте что-то одно уберём». — «Тогда лучше отметку убрать». Я им дала попробовать вкус комментариев, он им понравился.

Расскажите, какие дети сейчас приходят, какой уровень подготовки? Насколько они заинтересованы в учёбе? Школы сейчас требуют чего-то большего или, наоборот, меньшего?

— Сейчас приходят такие дети, которые не любят выполнять никаких правил, они выполняют только те правила, которые сами себе устанавливают. В них есть какая-то внутренняя свобода. Раньше, когда я была ребёнком, взрослый был авторитетом, если взрослый сказал, значит, так надо делать. Сейчас не так. Сейчас надо объяснить, почему, зачем это надо делать, к чему это приведёт, если это не сделать. И ребёнок сам выбирает для себя правильный путь. Дети сейчас не будут что-то делать, не понимая, зачем. Им надо понимать.

И они щедрые, они всё готовы отдать. Им всё интересно. Детям всегда всё интересно, это было во все времена. Именно у современного поколения не будет авторитета, если этот человек не будет ими любим, признан. Они должны признать авторитет, тогда они за этим человеком пойдут. 

Как вы считаете, родители должны быть авторитетом для ребёнка?

— Родители должны быть для ребёнка друзьями. Это первые люди, к которым должен прийти ребёнок, когда ему плохо. Не я должна. Я тоже очень люблю быть другом, я всегда выслушаю, всегда помогу, но нужно, чтобы к родителям шли дети. А чтобы они шли к ним, разговоры должны быть дома другие, не о том, что ребёнок получил сегодня в школе, а что он испытал сегодня, какие чувства, что было хорошего, интересного, что было самым трудным, нужна ли ребёнку помощь какая-то. Вот о чём, а не об отметках, что там учительница на уроке рассказывала, хотя это нормальный вопрос, но после этого вопроса, должен быть вопрос о том, как ребёнок себя чувствует, с кем он играл, во что играл: «А давай с тобой тоже поиграем, вместе почитаем, подумаем, как провести семейные выходные». 

Всё из семьи же идёт. Сколько в школе ни прививай, всё-таки всё это в семье закладывается.

— Иногда, когда семья не слышит учителя, такое часто бывает. Я даже такой вопрос задавала: «Что делать, когда родители не слышат? Когда ремнём могут ударить ребёнка? Когда мне в глаза говорят, что гуманные методы не работают, здесь только ремень нужен?». 

И я получила ответ: «Не думайте, что дети слабые. Они сильные, они всё вынесут. Дайте им пример другого отношения к себе, другого отношения к людям. Этот пример они запомнят. И потом, может быть, к своим детям будут относиться так». 

Родителей иногда очень трудно повернуть, дети, бывает, стоят на духовную ступеньку выше, чем родители. И им трудно это понять, потом родители, может, и поймут, но пока они не способны это понять, можно, конечно, пригрозить. Как мой учитель говорил, что когда издевались над ребёнком дома, он сказал, что пойдёт в партком, наговорит там, и её с работы уволят, если она не перестанет над ребёнком издеваться. Вот такой авторитарный метод применить к родителям, если они не понимают другого языка. 

Да, взрослого человека сложнее изменить, чем ребёнка.

— Пока он сам не захочет. Им можно только дать инструмент, помочь, подсказать, направить их как-то, а примут они или нет, это уже их история будет. Не моя, не ребёнка, а его жизнь. Пока он сам не захочет понять, кто он, откуда он, зачем он здесь и куда направляется… А когда родители начинают так думать, уже и отношение к ребёнку другое. Поэтому очень важны родительские университеты, родительские школы. 

Когда сейчас первоклассники приходят, они уважительно к учителю относятся?

— По-разному. Вообще, как родители относятся к учителю, так и дети относятся. Ко мне всегда хорошо относились. 

Дети же проверяют границы дозволенного, нужно, чтобы они сами научились их ставить. Когда они сами их ставят, они их соблюдают, когда ты им ставишь извне, они не соблюдают. Они свои границы поставят тогда, когда почувствуют уважение к себе, что мне важно их мнение. Если мне важно их мнение, то им становится важно моё мнение. 

И в гуманной педагогике всё строится на духовной общности. Нет духовной общности — ничего не работает, вообще ничего, ни один метод. 

Мне кажется, детям будет сложно после гуманной педагогики слышать это: «Два, и ни слова больше» – в средней и старшей школе.

— Мне кажется, не будет им сложно, я даже уверенна в этом. Как может быть сложно, если ты веришь в себя? Доказывать они тоже никому ничего не будут, потому что это самое бесполезное дело. Просто придут к учителю, или родителям, или к одноклассникам и попросят помощи, постараются докопаться до истины, пополнить свои знания. 

У вас дети не боятся совершать ошибки, потому что их не будут в это тыкать носом.

— Для них ошибки — повод исправить и разобраться в том, что они пропустили, а не трагедия вселенского масштаба.

Вообще, у каждого ребёнка есть три страсти: страсть к развитию, когда ты что-то сложное и интересное преодолеваешь, страсть к свободе и страсть к взрослению. И если на уроке удовлетворять все эти три страсти, то они всё прекрасно делают, это лучшая мотивация. 

Гуманная педагогика — это не про вседозволенность, как некоторые думают. Вседозволенность и свобода — две разные вещи. Вседозволенность — это я делаю, что хочу, мне всё равно, что думают другие. А твоя внутренняя свобода заканчивается там, когда ты посягаешь на свободу другого человека. Ты не свободен от собственной совести, а совесть надо пробудить, она же спит иногда. А совесть пробуждается не запретами, а какими-то огорчениями, что ты огорчился, когда так поступил, можно было по-другому поступить. Свобода — это про свои личные внутренние правила. 

Но там, где есть выбор, там всегда есть свобода. Поэтому детям достаточно просто дать выбор, и появляется свобода. Чувство свободы. Чувство взрослости.

Как вы так ведёте урок? Он же должен быть един для всех, а все дети всё равно усваивают по-разному.

— У меня всегда много дополнительного материала, если ребёнок всё сделал и не хочет помогать. У нас есть план сотрудничества, он всегда перед ними лежит. Там прописано всё, что мы должны за урок сделать, есть резерв. Он доходит до резерва, говорит: «Я всё сделал», я спрашиваю: «Нужна какая-то помощь?» — «Нет, не нужна». — «Ты хочешь кому-то помочь сейчас?» — «Да, хочу». — «Иди, помоги кому-нибудь. Кому помощь нужна?»,  дети поднимают руки, он выбирает, кому помочь, и помогает. А я работаю с другими учениками, кому нужна моя помощь. План сотрудничества — это вообще спасение. То есть сильный или уверенный ученик всегда может работать и развиваться так, как ему удобно. А те, кому нужна моя помощь, работают со мной вместе. У детей всегда есть выбор: самостоятельно работать или со мной. Также у меня всегда несколько видов домашних заданий, у них есть выбор, что сделать.

Это как? Какие виды?

— Допустим, на одно и то же правило разные задания: просто применить знания, творчески применить знания и в жизненной ситуации применить эти знания и описать. Тем, кому трудно выбрать, делают все три вида. Я говорю, что не надо мне все три, они говорят: «Нам интересно, мы хотим». Проверки много, я ухожу из дома в семь часов утра, возвращаюсь в шесть вечера. Поэтому я вся в подарках. И у детей всегда есть выбор, в классе есть выбор, дома есть выбор. Ещё есть выбор — не делать, но, как правило, они это не выбирают. Иногда я их прошу задать мне домашнее задание какое-то, они предлагают приготовить урок какой-то интересный. У нас есть юбилейные уроки, мы их отмечаем.

Можете дать какой-то совет другим учителям?

— Советы давать — неблагодарное дело. Совета нет, есть пожелание. 

Научить можно всему, но у одного это работает, у другого не работает, потому что внутри человек другой. Не все хотят менять свой образ жизни, не все хотят принимать ребёнка с его четвёртым духовным измерением, его миссию. Пока ты в себе это не примешь, ты не сможешь принять ребёнка таким, какой он есть, ты всё время будешь хотеть его переделать, сделать удобным для себя. 

Я не хочу удобных детей, мне нужны дети живые, открытые. Дети не готовятся к жизни, они уже живут. Поэтому у меня нет совета, у меня есть пожелание, чтобы все проснулись и сказали: «Я хочу понять, кто я на этой земле, откуда я здесь, зачем я здесь и куда направляюсь». И когда человек к этому придёт, тогда, наверно, войн не будет. Уж явно он здесь не за тем, чтобы войны устраивать, а за тем, чтобы сегодня стать лучше, чем вчера, что-то хорошее от себя отдать этому миру. И, наверное, моё пожелание состоит в том, чтобы каждый учитель относился к каждому своему ученику так, будто он родился именно для этого человека. Тогда детям в школе будет очень хорошо.

Автор: Елизавета Сливко

Фотограф: Никита Кудрявцев

Читайте также:

• В Омске открыли центр современного образования, в котором нет домашних заданий
• Выгорание, низкая зарплата, непонимание коллег. Быть молодым учителем или как выжить в системе
• Дневник репетитора: о лайф-блоге, работе онлайн и динозаврах на уроках
• Василий Колесников об отличии питерских школ от омских, строительстве парфенона в майнкрафт, вредном научпопе и хикканах
• Евгений Виноградов о смерти старых профессий и рождении новых, навыках будущего и трансформациях образования