Гумпросвет: об омской школе этнографии, её выпускнике-директоре Кунсткамеры и работе с Советом Европы

Мы продолжаем публиковать материалы в нашей рубрике «Гумпросвет». В ней беседуем с омскими учёными, занимающимися гуманитарными исследованиями. Мы собрали все материалы, которые выходили ранее, в удобную подборку, которая доступна по ссылке.

Сегодня нашей гостьей стала Татьяна Борисовна Смирнова, доктор исторических наук, профессор кафедры этнологии, антропологии, археологии и музеологии ОмГУ им. Ф.М. Достоевского.

Время прочтения ≈ 15 минут

 

Татьяна Смирнова

 

Татьяна Борисовна, скажите, как так вышло, что вы стали учёным?

– У меня очень типичный приход в науку – через университет. До поступления в вуз про этнографию – любовь всей моей жизни – я никогда не слышала. Моя семья далека от науки. Муж у меня военный, дети в энергетике и в IT, поэтому они не имеют никакого отношения к этнографическим исследованиям, хотя в детстве ездили со мной в экспедиции. 
Когда я поступила на исторический факультет ОмГУ, это было в то время достаточно престижно. Был большой конкурс, почти как на юридический факультет, потому что я училась во времена Советского Союза и исторические факультеты были идеологические. Сейчас чувствуется, что идеологии стали уделять больше внимания, т.к. сейчас более разнообразные направления подготовки идеологов, та же самая политология. А тогда тебе был прямой путь в историю КПСС и в третьи секретари райкома. 
Поступила я вместе со своими друзьями за моим любимым учителем – Николаем Аркадьевичем Томиловым. Сейчас ему уже 80 лет исполнилось, он пишет замечательные книги, а в молодости это всё было в динамике.
 

«В каждой стране этнография называется по-разному – этнография, этнология, социальная антропология и культурная антропология – в англоязычных странах, этносоциология, в США – социология расовых и этнических отношений. Так сложилась история этнографии – почему эта наука имеет разные названия? Потому что народы разные и разные вещи изучают. Например, для нашей страны характерно название этнология. Но когда я поступила в университет и начала специализироваться, то наша наука еще называлась этнографией»

Наша кафедра была основана в 1985 году. Николай Аркадьевич Томилов – мой любимый учитель, который всему меня научил. Он давал нам очень много самостоятельности, мы делали что хотели, но и основополагающее направление тоже задал он. Именно Николай Аркадьевич вывел в люди, вывел на конференции, на конгрессы. Я ещё со студенческих времён поняла – чтобы тебя знали, нужно публиковаться и выступать на конференциях. Я начала это делать со второго курса, а на третьем поехала на конференцию в Москву.

Расскажите подробнее, чем же всё-таки занимаются этнографы и этнологи?

– Сейчас наша специальность по новой номенклатуре называется «Этнология, антропология и этнография». Когда я начинала, это звучало так – «Этнография, этнология и антропология».

«Первоначально очень многие считают, что антропология – это про изучение исключительно эволюции человека. Между прочим, многие чиновники до сих пор так считают. Когда мы доказываем, что есть социально-культурная антропология, нужно готовить антропологов, они говорят – да сколько же можно вас готовить, черепков не хватит. Но сейчас это, конечно, всё меняется, и антропология стала гораздо шире»

Принято считать, что этнография – поле. Это сбор эмпирического материала, работа в полевых условиях. Вот я – классический полевик. Я очень много работаю в поле и считаю себя этнографом, или как могу назвать – этнографиней.
Этнология – довольно теоретическая наука, где используют эмпирический материал, который собран в экспедиции, в полях, это и теория различного уровня, где есть более разнообразная тематика. Но только вот есть определённый этнический аспект – во всём что мы изучаем, сначала берем во внимание этничность. Изучаем, начиная с материальной культуры: жилище, пища. Этому всему учат этнографов. Есть даже книжка, которая называется «Свод этнографических понятий и терминов» в 6-ти томах, где всё расписано. Материальная культура, одежда. Вот есть разница между народной одеждой и национальным костюмом.

«В качестве яркой иллюстрации, можно привести национальный костюм шотландцев. Килт, тот самый. И все считают – клетки, по какому плану расписаны, но это изобретённая традиция. Шотландцы в юбках никогда не ходили. Так же, как и немцы не ходили в этих коротких штанишках. Русские девушки никогда не ходили в этих красных сарафанах и кокошниках» 

Национальное, даже не столько рафинированное, сколько сконструированное. Есть же понятие конструирования этничности, идентичности. Есть книжка Эрика Хобсбаума, называется «Изобретение традиции», где он все эти вещи описал. Вот этим занимается этнография, этнология. Конечно, предметное поле расширяется. Когда мы учились, то занимались классикой, но тогда уже у меня была диссертация по современным этническим процессам. Мне больше нравилось заниматься современностью. Немного я неусидчивая для того, чтобы сидеть в архивах – мне нужно к людям, нужно движение.

Расскажите про «Записки этнографички» и «Записки бюрократки»

– Я сейчас собираю «Записки бюрократки». Феминитив тут преднамеренный, чтобы обратить внимание, т.к. должно быть яркое название. Николай Аркадьевич Томилов называл меня этнографиней, как и всех девушек, которые были. Но когда я стала писать, то подумала: «Ну какая из меня этнографиня? Вот этнографичка мне больше подходит». Так оно и прилипло. А теперь, когда я перешла на административную работу, то очень сильно тосковала по кафедре, потому что оставила её. Раньше я на месяц уезжала в поле, на Дунай, например, на Алтай, а потом я смогла вырываться на 2-3 дня, но сапоги-то помнят. Поэтому я начала собирать всякую ересь, какая попадается в бюрократических документах. Я это складываю и когда у нас какие-то посиделки, то достаю свою «ржачную папку» и начинаем.

Как появилась омская школа этнографии? Какие у неё корни и какие есть заслуги? Ведь когда мы говорим, что есть школа, это же не пафос какой-то, а именно заслуги.

– Тут всё вместе: и пафос, и заслуги. Это логика существования науки вообще. Посмотрите за рубежом или у нас в стране – школа все равно формируется вокруг учителя. Или их два, но чаще всего это одна фигура. Взять Чикагскую школу, там было несколько лидеров.
 

«Чикаго времён Парка – город, который состоял из мигрантов, причем из тех, кто приехал с другого континента, не знали английского языка, и эта школа выполняла практические задачи. Как учили студентов? Они на лекции и семинары не ходили, а сразу работали. Это всё обсуждалось, была очень тесная связь с администрацией, с полицией»

Любую школу мы возьмем, и она будет выстроена вокруг учителя. В нашем случае вокруг Николая Аркадьевича. Он не водил нас на поводке, но он прекрасный организатор. Он всё так организовал, что мы не только шли по этой дороге. Он сам был очень дисциплинированный человек и выводил нас на эти экзамены по порядку. Но понимаете – он же нас всех трудоустроил. Он и создал кафедру, возглавил два крупных академических учреждения в Омске – Сибирский филиал Российского института культурологии, сейчас это называется Сибирский филиал института наследия  им.Лихачева. Один находится в Омске, а второй в Краснодаре. Николай Аркадьевич создал Омский филиал института археологии и этнографии, был его директором. Этот институт находится в Новосибирске.

Также хотелось бы похвастаться выпускниками нашей кафедры. Например, Андрей Владимирович Головнев. Сейчас он директор Кунсткамеры. Аспирантуру он заканчивал в Москве, но начинал учиться у нас. Наш университет и нашу кафедру закончили два его сына – Иван и Владимир. Это очень известные режиссёры документального кино. 
Андрей Владимирович в прошлом году получил премию из рук президента за исследование народов Севера. Конечно, не все выпускники нашей кафедры достигли таких высот, но очень многие находят интересную работу по специальности. 

Могли бы Вы рассказать теперь подробнее о своих проектах, которыми сейчас занимаетесь?

– Мой последний проект – «Этнодемографические процессы и миграции в регионах Азиатской России: современная ситуация, прогнозы и риски». У меня такой проект сейчас реализуется второй год, который посвящен этнодемографии. Эксперты работают в 12-ти регионах.

«Сейчас мы пишем о том, что Сибирь – эта территория за Уралом – всегда наполнялась людьми, численность всегда росла. Там и первопроходцы, и земледельцы, стройки, ссылки, депортации, всесоюзные стройки и т.д. А с момента распада СССР население азиатских регионов страны начало уменьшаться, и это необратимый процесс. 
Основная идея проекта – демографическая деградация азиатской части России и необходимость что-то с этим делать. Ситуация в нашей стране схожа с ситуацией в Канаде. Там среднеканадский коридор тоже слабо заселён. И мы хотели обратить внимание на эту проблему»

Вообще мы постоянно работаем в полях, также этнология и этнография тесно связаны с политикой, особенно это видно в каких-то конфликтах, т.е. этническая конфликтология. Вот я бы с удовольствием занималась бы исключительно традиционной культурой и наследием. У меня есть несколько книг, которые этой теме посвящены. У меня есть книга, которая называется «Этнография российских немцев». Я её написала в 2012 году. Ещё в прошлом году вышли моя авторская монография и коллективная монография «Российские немцы». Вышла она в серии «Народы и культуры», издана в Москве. В серии более тридцати томов, все они перечислены в конце книги. Татары, русские, евреи… Помимо того, что мы занимаемся изучением традиционной культуры, изучением этнической истории, обрядов, обычаев, как специалисты, как эксперты в области этничности занимаемся экспертно-аналитической деятельностью, которая выполняется по заказам, например, органов власти или каких-то экспертных фондов. Мы выполняем аналитические работы.

«Мы не только черепками занимаемся, а ведём ещё и полезную работу для нашего государства, для общества, мы консультируем органы власти и входим в различные консультативные советы»

Я, например, вхожу в консультативный совет при губернаторе Омской области, в экспертный совет мэрии Омска и в одну из комиссий совета по межнациональным отношениям при президенте РФ (я не член этого совета, но работаю в комиссии, которая находится при этом совете и готовит аналитические материалы). Это комиссия по культурному разнообразию и культурному наследию. Валерий Александрович Тишков, которому в 2021 году исполнилось восемьдесят лет, является, так сказать, гуру экспертной аналитической деятельности. У него была прекрасная речь в Академии наук, которая посвящена его научному пути. И это прекрасный путь учёного. Большую часть экспертной аналитической деятельности разрабатывает и направляет как раз Валерий Александрович.

Я свою экспертную деятельность начала с сотрудничества с ФРГ, так как я занималась немцами. И меня попросили экспертировать программу по поддержке немецкого меньшинства в РФ. Все государства мира реализуют какие-либо программы поддержки своих диаспор, своих меньшинств. Так принято. Есть Институт Гёте, который поддерживает немецкий язык во всех странах мира. Есть Институт Сервантеса, который поддерживает испанский язык во всех странах мира. Есть «Русский Мир», который поддерживает русских во всех странах мира. И вот – такая программа, которая поддерживает немецкую диаспору, она есть – и активно принимается. Это финансирование тех проектов, языковых и культурных, реализующихся в РФ, в странах постсоветского пространства, в других странах, в коих проживают немцы. Что касается России – немецкой стороне необходимо было знать, как продвигается эта программа и какие эффекты она имеет. У немцев есть существенная разница между эффектом и эффективностью, их интересовало именно второе. Был разработан мониторинг с нашим участием и участием Международного союза немецкой культуры. Мы проводили изучение современных этнических процессов. Им интересно было посмотреть динамику. И я не знаю ни одного народа, у которого была бы похожая динамика. Я старалась, чтобы эти программы исследования принципиально совпадали, к примеру, в вопросах языка. 

«В 1989 году немецкий язык был родным, разговорным, живым. Ведь это времена до начала массовой эмиграции. Я приезжала в немецкую деревню и встречала людей, которые не говорили по-русски. Сейчас такого уже, конечно, нет»

У меня было несколько опросов по мотивации изучения языка, и многие отвечали: «Я немец, я должен. Я горжусь этим. Я должен знать язык». Это был мой первый экспертный опыт, когда проводились опросы, когда эти результаты я докладывала, когда мы проводили мониторинг, разрабатывали его с немецкими коллегами. 

«Несколько лет я ездила в Берлин и отчитывалась там. Берлин стал для меня рабочим городом. Хотя из всех городов Германии мой любимый – Мюнхен. Также мне нравится Гамбург»

Есть у нас также проект, который, к сожалению, последние несколько лет проходит онлайн – «Культурный исторический семинар». В первый раз он проходил в Фульде. Во второй раз – в Халле. Есть у нас также проект «Федералистский союз европейских национальных меньшинств», я представляла там меньшинства Российской Федерации. Там всего четыре группы меньшинств подали, на тот момент, заявки и участвовали в этих конгрессах.

«Очень большой опыт, когда ты понимаешь, как европейские меньшинства, эти маленькие народы, отстаивают свои права»

Этот конгресс подаёт петиции, они собирают подписи. Для того, чтобы подать заявку в «Совет Европы», нужно собрать миллион подписей. На тот момент они как раз боролись за сохранение аутентичности имён – когда имена не подстраивают под практику страны, а сохраняют аутентичность имени. Но здесь у меня была задача не сложная, я представляла Российскую Федерацию, я рассказывала о нашей стране. Причём – чем больше я там работала, тем больше понимала, что нужно проще это рассказать. 

«У всех меньшинств проблемы одинаковы – это язык. Прежде всего – его сохранение. Право на сохранение собственной идентичности, преподавание языка, финансирование»

Расскажите ещё про опыт работы с Советом Европы и о том, как стали экспертом сети этнологического мониторинга «EAWARN»?

– Десять лет назад настала очередь России, писала обзор культурной политики для Совета Европы. Совет Европы, Европарламент и Совет по правам человека образуют между собой некий треугольник. И Совет Европы прежде всего организация культурная. И занимается культурой, делами молодёжи и прочими вопросами. И директорат по культуре поручил нашему министерству написать обзор культурной политики. Кирилл Эмильевич Разлогов возглавил эту группу, но к Совету Европы у него было требование: «Пусть будет не только Москва! Россия – большая страна!» Поэтому была не только Москва, но и Ульяновск, Омск и Йошкар-Ола. Так у нас появились эксперты, хорошо пишущие о культуре.

Поскольку я тогда уже довольно давно работала в институте культурологии, писала обзоры, то меня пригласили. Это был прекрасный опыт. Страсбург – великолепный город. Туда со всей Европы едут посмотреть на «Маленькую Францию» – центр города, объект культурного наследия.

«После того, как мы написали обзор культурной политики Российской Федерации, я получила от министра культуры грамоту почётную, обзор был переведён на английский язык. Мой раздел был об этнокультурной политике, этнических общностях и о культуре, объектах культурного наследия, их сохранения»

После этого я попала в сеть этнологического мониторинга «EAWARN» – сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. В чём заключается работа сети? Идея была Валерия Александровича Тишкова. Сеть была создана как раз тогда, когда распался Советский Союз, недавно ей было двадцать пять лет. Когда распался СССР и территорию постсоветского пространства накрывали конфликты, нужно было с этим разбираться. Поскольку Валерий Александрович – человек, имеющий довольно большой опыт зарубежных исследований различных конфликтов, таких как та же Шри-Ланка, Кипр или Ирландия, то он использовал этот опыт, сделал своеобразную сетевую структуру, собрал экспертов из разных регионов, разных стран. Сеть эта располагала к общению, проведению семинаров, обмену опытом и написанию, и публикации разнообразных совместных работ. По единому инструментарию проведения опросов, естественно. Он создал сетевое сообщество. Собирались мы, как правило, один-два раза в год на различных семинарах. Выбирал он те точки для проведения семинаров, которые были близко расположены к каким-либо конфликтам. 

«Финансировалось всё из научных фондов, коих раньше было намного больше, да и финансирование из них было гораздо щедрее. Это сейчас остался только «Российский научный фонд». Поэтому писали заявки в фонды на проведение таких семинаров»

Сама я успела побывать на нескольких таких: в Гёттингене, в Ялте после присоединения Крыма к России, в стране Басков, на Кипре, в Мальте, в Вене, и каждый год проводится «Форум национального единства» в Перми. Может показаться, что это некий научный туризм. Но на Кипр я никогда отдыхать не поеду, ведь видела всё это изнутри. Там нельзя фотографировать. И, конечно, на самом пропускном пункте между севером и югом фотоаппарат я убрала. Но когда мы подъезжали к границе, я сфотографировала колючую проволоку, за которой стояли британские войска. С хребта, по коему проходит граница, виднеется огромный турецкий флаг и флаг северной республики Кипр. Из любой точки видно и понятно, что греки были изгнаны с той стороны. А турки – с этой. И это очень большая беда, большая проблема. Этнические конфликты вообще самые страшные, в них всегда страдает мирное население. Прежде всего, меня поразило огромное количество памятников и могил. Война была совсем недавно. Пропускные пункты между Севером и Югом были открыты всего пять-семь лет назад. Чудом сохранившиеся памятники, как античные, так и христианские, находящиеся на турецкой стороне, были обезображены, сколоты… Своеобразный вандализм.

 А что такое распределённый научный центр? 

– Дело в том, что Валерий Александрович, как мне кажется, всегда имеет огромное количество идей. Когда стало понятно, что невозможно решить некоторые проблемы в рамках сети, например, связанные с финансированием или издательством, у него возникла идея подключить «Науку» в университетах. Не только задействовать научные центры, но и подключить университеты. Через Министерство науки и высшего образования он пробил этот проект распределённого научного центра национальных и религиозных проблем. Это тоже сетевое сообщество, выполняющее проекты на территории всей Российской Федерации. Начиналось всё с Кавказа, был задействован их федеральный округ, потом Южный, Центральный, Северо-западный, позже и Сибирский, далее – Дальневосточный. На данный момент в этом центре я занимаюсь координацией и курирую проекты, осуществляемые на территории Уральского, Сибирского и Дальневосточного федеральных округов.

Скажите, а насколько Омская область уникальна с точки зрения этнографии?

– Все ненациональные регионы, находящиеся в Сибири и за Уралом, крайне похожи. Алтайский край, Новосибирская область, Томская область… Другое дело, что здесь очень много компактных населённых пунктов. Когда территория заселялась, так вышло, что и сейчас можно найти своего рода национальные островки. Алтайский край в этом плане крайне похож. В остальных регионах больше дисперсии. Хотя, прошу вспомнить, у нас была и «маленькая Германия».

Но есть места, аутентичные Амурской области. Они естественным образом существуют. К примеру, в Исилькульском районе это те сёла, где живут меннониты. Они, кстати, живут и в Америке. Амиши – одна из ветвей меннонитов. Также они проживают в Канаде, при этом спокойно общаются друг с другом. В 2010 году очень большая группа меннонитов приезжала к нам из США и Канады, и мы ездили с ними по сёлам.

«Профессор из Торонто, возглавляющий кафедру по изучению их языка, нижненемецкого, Plattdeutsch, подходит к играющим детям и начинает с ними разговаривать. Каково было его удивление, когда он понял, что они знают язык чуть ли не лучше него»

Существуют и подобные поселения в Московской области, их жители принципиально не уезжают в Германию. Им школьное воспитание, имеющееся в Европе, не подходит.

Последний вопрос: как вы считаете, Лев Гумилёв – фигура важная или, всё же, вторичная для исторической науки?

– Нет. Просто нет. Я не буду говорить о том, что его взгляды не все учёные разделяли даже тогда, когда эти книги были написаны. Когда Гумилёв писал, в научном мире царствовала «Теория этноса» Бромлея, и они соперничали не только в жизни, но и в своих публикациях. Даже тогда это казалось странными вещами, странным набором слов. К примеру, та же пассионарность. Почему же он так популярен? Во-первых, он использовал источники, которые официальная наша наука не использовала. Можно много говорить про феномен Гумилёва, почему он стал популярным. Просто это был своеобразный эффект новизны, про такое именно так – никто не писал, как мне кажется. Сейчас – да. Какие-то факты там есть. Но учтите, что с момента написания этих книг прошло пятьдесят-шестьдесят лет. Любая наука за это время радикально поменяется.

«Пусть Гумилёв стоит на полке в библиотеке, но сильно им увлекаться не нужно, потому что за шестьдесят лет было написано и переведено огромное количество научной литературы, коя более соответствует уровню развития науки современной. Гумилёв – история»